Третье Отделение

190 лет назад – 3 июля 1826 года – именным указом Николая I было создано III Отделение Собственной его императорского величества канцелярии, главной задачей которого стал политический сыск.

В 1880 году под раскаты народовольческого террора публицист и издатель Михаил Никифорович Катков вынес вердикт III Отделению:

Однако уже в марте 1881 года, через несколько дней после гибели Александра II, обер-прокурору Святейшего синода К.П. Победоносцеву поступил проект воссоздания III Отделения под новым названием – Верховный комитет. Анонимный автор напоминал, что III Отделение «в первые 20 лет своего существования имело обязательный надзор за министрами и делало их de facto ответственными если не перед лицом закона, то перед особой императора».

РЕАКЦИЯ НА ВОССТАНИЕ

В последние годы правления Александра I полномочия высшей полиции были делегированы Особенной канцелярии Министерства внутренних дел, что, впрочем, не мешало функционировать и тайной полиции при штабе Гвардейского корпуса, во Второй армии и южных военных поселениях. Кроме того, продолжал действовать учрежденный еще в 1807 году Комитет охранения общей безопасности; наконец, собственными тайными агентами располагали главный начальник Отдельного корпуса военных поселений А.А. Аракчеев и санкт-петербургский военный генерал-губернатор М.А. Милорадович.

Однако, несмотря на обилие секретных служб, деятельность декабристских кружков так и не была пресечена. Поэтому, когда в январе 1826 года, сразу после восстания декабристов, генерал-лейтенант Александр Христофорович Бенкендорф, бывший одним из самых доверенных лиц Николая I, предложил реорганизовать ведомство политической полиции таким образом, чтобы она «подчинялась системе строгой централизации» и «обнимала все пункты империи», молодой император поручил ему составить подробный проект соответствующей реформы. А чуть позже и доверил руководство новым ведомством.

Впоследствии Николай Павлович строго держался принципа единоначалия в делах политического сыска. Так, летом 1828 года, когда государь отправился на театр военных действий с Турцией, министр внутренних дел А.А. Закревский предложил временно возобновить работу Особенной канцелярии МВД, но получил отповедь от Бенкендорфа:

«Государь император отнюдь сего не позволяет, сие противно намерениям его величества и превышает власть министра внутренних дел, и, наконец, государь император, имея высшую полицию под моим начальством, воспрещает образование всякой другой».

Николай I предпочел вывести ведомство тайной полиции за рамки министерской системы. «Высшая полицейская власть в тесном, основном ее смысле должна проистекать от лица самого монарха и разливаться по всем ветвям государственного устройства», – писал тогда ближайший помощник Бенкендорфа, бывший директор Особенной канцелярии Максим Яковлевич фон Фок.

Именной указ об учреждении III Отделения императорской канцелярии последовал 3 июля 1826 года – за несколько дней до казни декабристов.

В этом здании на Мойке в 1830-х годах располагалось III Отделение Собственной его императорского величества канцелярии

Основу штата нового ведомства (15 из 16 чиновников) составили служащие упраздненной Особенной канцелярии. Бенкендорф был назначен главным начальником, а фон Фок – управляющим III Отделением. К 1842 году штат ведомства вырос до 30 человек, а официальные его расходы превысили 120 тыс. рублей в год. Но организационно III Отделение по-прежнему представляло собой небольшую канцелярию, чиновники которой десятилетиями служили в одной должности и не переходили в другие ведомства.

ЭКСПЕДИЦИИ И «ЭКСПЕДИТОРЫ»

Дела в III Отделении велись по четырем экспедициям. Ведению первой подлежали «все предметы высшей наблюдательной полиции», «наблюдение за общим мнением и народным духом», сбор «сведений подробных о всех людях, под надзором полиции состоящих, высылка и размещение лиц подозрительных и вредных». Эта экспедиция должна была предупреждать злоумышления против императора, искать тайные общества; через нее проходили дела по злоупотреблениям в государственных учреждениях, при рекрутских наборах, на выборах в дворянские собрания.

В компетенцию второй экспедиции вошли «известия об открытиях по фальшивым ассигнациям, монетам, штемпелям, документам», наблюдение за сектами, получение сведений о различных изобретениях и усовершенствованиях, рассмотрение жалоб по семейным делам, а также вопросы личного состава III Отделения. Позже ей поручили и надзор за четырьмя тюрьмами для государственных преступников.

Третья экспедиция контролировала пропуск иностранцев в Россию, следила за их пребыванием и занималась вопросами высылки. Наконец, четвертая экспедиция ведала «всеми вообще происшествиями в государстве», то есть представляла на высочайшее усмотрение ежемесячную статистику эпидемий, пожаров, волнений и убийств по губерниям. В 1842 году появилась пятая экспедиция, к которой были отнесены цензурные дела, в основном по театру.

Небольшой аппарат чиновников готовил записки главному начальнику III Отделения, а также всеподданнейшие доклады. Число входящих бумаг из других ведомств постоянно росло: со 198 в 1826 году до 2564 в 1840-м, и это не считая многочисленных жалоб и прошений частных лиц, материалов перлюстрации, донесений агентов и жандармских офицеров.

Агентурная сеть III Отделения в николаевское время была неразветвленной: сфера ее внимания ограничивалась преимущественно двумя столицами и Кавказом. Специальных инструкций для агентов не существовало. Незамысловатые методы своей работы чиновник по особым поручениям Н.А. Кашинцев описывал так:

«Постигая возвышенное значение полезных наблюдений, готов с усердием продолжать оное, сообщать все до меня доходящее, докладывая, как и всегда, искренно: что мое – мое, что сообщено – чужое; что правда – правда, что слух – слух. За чужое и за слух не могу отвечать, но если написал, что верно, то верьте, что это верно по происшествию».

Расследования по агентурным донесениям проводились редко. Сам Бенкендорф придерживался мнения, что секретные агенты не могут служить основным источником информации для высшей полиции. В 1832 году он выступил против учреждения секретной агентуры в Варшаве, поскольку «общие способы насчет тайного надзора за нравственностью и поведением людей заключаются в приближении к себе благонравнейших из них и пользующихся общим доверием, которые обыкновенно действуют по означенному случаю не из корысти, а единственно из благородного соревнования к общественному благу».

При этом в николаевское правление была усилена сеть перлюстрационных пунктов при почтовых конторах, существовавшая со времен Екатерины II. Во второй четверти XIX века такие «черные кабинеты» действовали в пяти-восьми городах, выписки же из вскрытых писем стали стекаться в III Отделение.

КОРПУС ЖАНДАРМОВ

Наиболее важной составляющей реформы секретного ведомства явилось подчинение руководителю III Отделения военизированной полиции – сформированного в 1826–1827 годах Корпуса жандармов.

В состав корпуса вошли губернские, портовые и крепостные жандармские команды, жандармские дивизионы в Петербурге и Москве, а чуть позже и лейб-гвардии Жандармский полуэскадрон и Жандармский полк (армейская полиция) – всего свыше 4 тыс. строевых чинов. По «Положению о Корпусе жандармов» 1836 года, эти команды занимались поимкой воров, преследованием разбойников, усмирением «неповиновений и буйств», задержанием беглых и дезертиров, сопровождением рекрутов, преступников, арестантов и пленных. Все это не имело прямого отношения к делам высшей полиции, а относилось к традиционным занятиям «классической», наполеоновской жандармерии, по модели которой военизированная полиция в первой половине XIX века была сформирована также в Испании, Италии и некоторых германских государствах.

Между тем одновременно по проекту Бенкендорфа, который в июне 1826 года был утвержден в должности шефа жандармов, европейская часть России была поделена на пять жандармских округов со штабами в Петербурге, Москве, Витебске, Киеве и Казани. К концу 1830-х годов жандармская сеть охватила всю империю, включая Сибирь, Царство Польское и Закавказье, хотя два последних округа подчинялись в первую очередь наместникам. К середине 1830-х в каждую губернию был направлен отдельный жандармский штаб-офицер. Именно на этих чинов и возложили задачи высшей полиции.

В руководство губернским штаб-офицерам Бенкендорф составил две секретные инструкции. Идею учреждения Корпуса жандармов его шеф определил так:

«Утвердить благосостояние и спокойствие всех в России сословий, видеть их охраняемыми законами и восстановить во всех местах и властях совершенное правосудие».

Для этого штаб-офицеру вменялось в обязанность обращать особое внимание на «злоупотребления, беспорядки и закону противные поступки», следить, чтобы права подданных не нарушались «чьей-либо личной властью или преобладанием сильных лиц». И разумеется, штаб-офицеру следовало всегда помнить о главном пожелании шефа:

«Целью вашей должности должно быть прежде всего предупреждение и отстранение всякого зла».

Инструкция – своеобразный «моральный кодекс жандарма» – скоро стала ходить по рукам. Оппозиционно настроенный литератор Михаил Дмитриев вспоминал, как «достал, с большим трудом, инструкцию, которая давалась Бенкендорфом его тайным агентам». «Учреждение имело целию тайно изыскивать виноватых и правых, порочных и добродетельных, дабы первых наказывать, а вторых награждать, особенно же преследовать взяточников, – отмечал мемуарист. – А основано было это право жандармов… на их собственной добродетели и на чистоте их сердца, в том, вероятно, предположении, что всякой, надевающий голубой мундир небесного цвета, тотчас делается ангелом во плоти!»Секретный возок, доставивший двух ссыльных поляков в Иркутск за 6000 верст от Санкт-Петербурга. Худ. Е.М. Корнеев

Со своей стороны, журналист и писатель Фаддей Булгарин, активно сотрудничавший с III Отделением, уже в феврале 1827 года доносил Бенкендорфу: «Инструкция жандармам ходит по рукам. Ее называют уставом Союза благоденствия. Это поразило меня и обрадовало».

ЛЕГЕНДА О ПЛАТКЕ

При этом власть подавала обществу определенный сигнал: жандармских офицеров следует воспринимать как проводников воли императора, стоящих на защите справедливости и призванных помогать всем, чьи права нарушаются. Не случайно широкое распространение получила «легенда о платке», которая сперва бытовала в жандармской среде. История эта красивая:

«Государь на неоднократно повторенную просьбу шефа об инструкции вместо ответа подал ему однажды белый платок, сказав: «Не упускай случаев утирать слезы несчастным и обиженным – вот тебе инструкция»».

Жандармские офицеры также стремились проникнуться духом предстоящей им высокой миссии. Например, в январе 1830 года отставной тогда полковник Леонтий Васильевич Дубельт писал жене:

«»Не будь жандармом», – говоришь ты, но понимаешь ли ты… существо дела. Ежели я, вступая в корпус жандармов, сделаюсь доносчиком, наушником, тогда доброе имя мое, конечно, будет запятнано. Но ежели, напротив, я… буду опорою бедных, защитою несчастных; ежели я, действуя открыто, буду заставлять отдавать справедливость угнетенным, буду наблюдать, чтобы в местах судебных давали тяжебным делам прямое и справедливое направление, – тогда чем назовешь ты меня?.. Не буду ли я тогда достоин уважения, не будет ли место мое самым отличным, самым благородным?»Приемная графа А.Х. Бенкендорфа. Неизвестный художник. Конец 1820-х годов

Сослуживец Бенкендорфа в годы Наполеоновских войн, декабрист князь Сергей Волконский утверждал, что идея создания такой «когорты добромыслящих» посетила Бенкендорфа во Франции. Даже советский историк Натан Эйдельман обратил внимание, что «Бенкендорф звал в свое ведомство едва ли не «всех» и особенно рад был вчерашним вольнодумцам, которые – он знал – умнее, живее своих косноязычных антиподов, да и служить будут лучше, коли пошли».

При подборе жандармских чинов ставка делалась на участников Наполеоновских войн, известных своими боевыми заслугами. Как писал жандармский генерал начала XX века Александр Иванович Спиридович:

«Какая же еще среда могла дать соответствующий контингент лиц для выполнения такой высокой задачи? Только русская армия, в массе своей всегда служившая верой и правдой своим государям».

Компетенция и обязанности губернских штаб-офицеров даже в негласном документе были сформулированы весьма размыто, и потому своеобразным оказалось их служебное положение. Не имея законодательно очерченных полномочий, жандармы не могли отдавать приказы или распоряжения местным властям и даже требовать дела и справки из губернских казенных учреждений. Но через своего шефа они имели прямой канал связи с императором. При этом расплывчатость жандармских полномочий была частью общего замысла «когорты добромыслящих».

«Власть жандармов, – писал Бенкендорф в 1842 году, – по моему мнению, не должна быть исполнительная, – ее действия должны ограничиваться одними наблюдениями, и здесь чем более они независимы, тем более могут быть полезны… Жандармы должны быть… как посланники в иноземных державах: по возможности все видеть, все знать и ни во что не вмешиваться».

Так что если и называть губернских штаб-офицеров политической полицией, то нельзя забывать, что действовали они вполне открыто (отсюда «мундиры голубые») и средств на создание агентурной сети в николаевское время не получали.

КАНАЛ ОБРАТНОЙ СВЯЗИ

Николай I требовал от высшей полиции бдительного надзора за ссыльными декабристами, гвардией, студентами и кружками литераторов. Во второй четверти XIX века через первую экспедицию III Отделения прошли известные дела студентов братьев Петра, Михаила и Василия Критских, кружка Николая Сунгурова, «О лицах, певших пасквильные стихи» (то есть первое дело Александра Герцена и Николая Огарева), о Польском восстании 1830–1831 годов. Подавляющее большинство подобных дел касалось поляков – участников восстания и ссыльных, но в общем ряду архивных папок III Отделения политические дела занимали отнюдь не первое место.

Сфера интересов высшей полиции вырисовывалась постепенно. С годами III Отделение стало своеобразной приемной власти или, как сейчас принято говорить, каналом обратной связи между властью и обществом.

В условиях расширения университетского образования и формирования интеллигенции общественное мнение превращалось в фактор политической жизни. Первый шеф жандармов полагал совершенно необходимым целенаправленное влияние правительства на общественные настроения. «Общественное мнение для власти то же, что топографическая карта для начальствующего армией во время войны», – читаем в первом же отчете III Отделения.

Печатное слово становилось главным каналом вырабатывания общественного мнения, и высшая полиция не могла находиться в стороне от литературного процесса эпохи. Цензурные и даже репрессивные меры III Отделения в этой сфере досконально изучены, однако существовал и другой аспект участия высшей полиции в литературных делах.

Так, секретарем Бенкендорфа являлся прозаик и поэт А.А. Ивановский, а адъютантом Дубельта, ставшего начальником штаба Корпуса жандармов, служил писатель В.А. Владиславлев; чиновниками III Отделения в 1840-х годах были поэт В.Е. Вердеревский, писатель П.П. Каменский, сын директора Императорских театров М.А. Гедеонов. Ведомство на Фонтанке пользовалось услугами «Северной пчелы» Ф.В. Булгарина и Н.И. Греча и активно сотрудничало с целым рядом изданий. Статьи и заметки по заказу III Отделения писали Н.А. Полевой, М.Н. Загоскин, П.А. Вяземский, за финансовой поддержкой в III Отделение в разные годы обращались А.С. Пушкин и Н.В. Гоголь.

Однако «литературная аристократия» стремилась к большей самостоятельности. В 1831 году Пушкин обратился с предложением к шефу жандармов: «С радостью взялся бы я за редакцию политического журнала… Около него соединил бы я писателей с дарованиями и таким образом приблизил бы к правительству людей полезных, которые все еще дичатся, напрасно полагая его неприязненным к просвещению». Но эта идея так и не нашла отклика.

Бенкендорф, одновременно с 1826 года исполнявший обязанности командующего Императорской главной квартирой, сопровождал государя во всех поездках по России и Европе. В таких путешествиях часто подданные Российской империи подавали на высочайшее имя жалобы, прошения и записки. Эти бумаги попадали затем в III Отделение: их сортировали и передавали ответственным ведомствам, а III Отделение контролировало исход дела.

О ТОНКОСТЯХ БЮРОКРАТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ

Николаю I было ясно, что в наследство от старшего брата ему досталась застарелая проблема – неупорядоченность центрального и местного аппарата управления. Его беспокоило, что укреплявшаяся бюрократия собирала все нити управления в своих руках, тогда как между высшей властью и подданными вырастало «бюрократическое средостение». III Отделение докладывало Николаю о чиновниках:

«Они-то и правят, и не только отдельные, наиболее крупные из них, но, в сущности, все, так как им известны все тонкости бюрократической системы».

В этой ситуации на III Отделение и жандармов легла задача сбора сведений о центральных ведомствах и губернском чиновничестве (особенно в отдаленных губерниях) и надзор за их деятельностью. Наблюдательный «декабрист без декабря» Николай Тургенев отмечал в этой связи, что «потребность в секретном надзоре свойственна почти всем самодержавным государям и объяснить ее можно только полнейшим неведением происходящего вокруг».

В феврале 1832 года все губернские штаб-офицеры получили секретный циркуляр, который предписывал «обратить самое бдительное внимание на тех из господ чиновников, помещиков, купцов и другие сословия, которые своим званием, или богатством, связями, умом, просвещением, или другими достоинствами имеют дурное или хорошее влияние на окружающих и даже на чиновников высшего звания». Ведомости следовало представлять дважды в год: негласный надзор за губернской бюрократией принял систематический характер.

В III Отделении собралась огромная картотека: многие жандармские характеристики на чиновников империи позволяют «материализовать» мир гоголевского «Ревизора». Например, председатель ярославской казенной палаты «не довольствуется теми выгодами своего места, какие, так сказать, освящены временем и как бы вошли в постоянный бюджет, но сосредоточил в руках своих всю доходную часть отделений палаты, лишив таким образом советников большей части тех выгод, которыми они могли бы пользоваться». О казанском губернаторе, генерал-майоре Альберте Карловиче Пирхе, император узнал следующее:

«Должного уважения г. губернатор не имеет. Я не смел бы положиться на слухи для столь уважительного лица в губернии, но сам всему очевидец; кроме обедов ежедневных по купечеству, а после обеда в театре, обременен к тому же спячкой. Нельзя успеть при такой жизни в делах».

О случаях злоупотреблений, требовавших немедленной реакции, жандармы докладывали в срочных донесениях. Николай I по докладу Бенкендорфа мог тут же принять административное решение – о переводе, удалении или предании чиновника суду. Но чаще записки передавали в ответственное министерство, после чего возникала длительная межведомственная переписка, итог которой предугадать было сложно. Впрочем, для выяснения всех обстоятельств император мог направить в губернию ревизоров. В результате жандармских донесений в николаевское время было уволено более десяти губернаторов и сотни чиновников разных рангов. Конфликт с местными жандармами стоил должности и более высокопоставленным чинам, в частности генерал-губернатору Восточной Сибири В.Я. Руперту и генерал-губернатору Западной Сибири П.Д. Горчакову.

Характер жандармского надзора иллюстрирует дело оренбургского гражданского губернатора И.Д. Талызина. В 1841 году местный жандармский штаб-офицер обвинил губернатора в многочисленных злоупотреблениях, а также в пьянстве и непристойном поведении. Начальник Казанского жандармского округа, однако, опроверг эти сведения. Тайная полиция оказалась в затруднении. «Будучи поставлен в заблуждение, которому из означенных дошедших до меня сведений, противоречащих одно другому, верить», Бенкендорф запросил мнение оренбургского военного губернатора, генерал-лейтенанта В.А. Перовского.

Перовский принял сторону Талызина, но жандармский офицер представил новую записку о разгульном образе жизни губернатора. Дело было доложено императору. Для выяснения всех обстоятельств Николай I направил в Оренбург сенатора-ревизора, который в итоге обвинил жандарма в распространении нелепых слухов («вместо того чтобы по обязанности жандармского штаб-офицера заботиться об устранении всякого ропота и недоверия к правительству»). Жандарм был немедленно уволен. Годы спустя, уже как частному лицу, ему стали известны факты, подтверждавшие злоупотребления Талызина и указывавшие на предвзятость сенаторского отчета, причем на сей раз новый военный губернатор Оренбурга не стал защищать губернатора гражданского. На полях записки бывшего жандарма сохранилась резолюция Алексея Федоровича Орлова, шефа жандармов с 1845 года:

«Очень жаль, сердце болит, а помочь нельзя».

Хорошо знающий внутреннюю кухню столичных министерств и ведомств, шеф жандармов посредством всеподданнейших докладов и записок оказывал прямое влияние на кадровую политику императора. Бенкендорф стоял за целым рядом важных перестановок, к примеру за отставкой министра внутренних дел А.А. Закревского и министра юстиции А.А. Долгорукова, а также за назначением министром народного просвещения С.С. Уварова.

«НРАВСТВЕННЫЕ ПОЛИЦМЕЙСТЕРЫ»

По результатам наблюдений жандармы передавали в III Отделение и разнообразные проекты – от губернской реформы до реформы винного откупа. Таким образом, в III Отделении скопился уникальный массив сведений о внутреннем состоянии империи. По этим материалам служащие высшей полиции составляли ежегодные всеподданнейшие отчеты, которые давно привлекают внимание историков нетривиальными суждениями о политической и общественной жизни страны (среди них одно из самых известных – «крепостное состояние есть пороховой погреб под государством»).

Стоит отметить, что ведомство политической полиции было наименее бюрократизированным учреждением в системе управления, созданной Николаем I. К примеру, в 1848 году жандармский полковник А.В. Васильев не постеснялся в докладной записке обвинить в злоупотреблениях собственного начальника Л.В. Дубельта. И для Васильева эта выходка осталась без последствий.

Хорошей иллюстрацией служат и опубликованные записки симбирского штаб-офицера Эразма Ивановича Стогова. Ему случалось заниматься примирением жениха с невестой, полюбовно решать истории с картежными проигрышами; однажды он заступился за местного архитектора, которого губернатор вышвырнул из дома. В отношении служащих судебных палат Стогов поступал так:

«…попадались по жалобам секретари, столоначальники, заседатели и тому подобные: берут взятки – бери, Бог с ними, на то они и крапивное семя, а то жадные, возьмет с одного и берет с противника, обиженная сторона жалуется. <…> Приходит виновный, я самым ласковым образом говорю, что затрудняюсь в одном деле и обращаюсь к его опытности; прошу его совета и приглашаю в кабинет, двери на замок – и там уж объяснение, от которого сойдет с головы три мыла! Видя трусость и раскаяние, обещание немедля возвратить деньги и клятву более так не делать, – выходя из кабинета, я вежливо благодарю его за умный и опытный совет. Далее кабинета дело не шло. Не помню случая, чтобы были рецидивисты. Цель достигалась без оскорбления». Сам Стогов именовал себя «нравственным полицмейстером».

Тайной полиции в таком виде не было нигде в мире; непременной чертой ее являлось абсолютное, непоколебимое доверие царя к шефу жандармов – вся система тайного надзора была выстроена «под Бенкендорфа». Так, Василий Андреевич Жуковский после длительного разговора с Николаем I записал в дневнике: император «полагает, что Бенкендорф не может обмануться».

Роль III Отделения снизилась уже при Алексее Орлове, который также был ближайшим другом и правой рукой Николая I, но к делам высшей полиции относился довольно прохладно. А в правление Александра II успело смениться шесть начальников высшей полиции. К этому времени их статус в неформальной придворной иерархии стал несравненно ниже. С послаблением правительственного контроля печати и с земской реформой 1860-х годов тайный надзор III Отделения за губернской администрацией и обществом уже выглядел явным анахронизмом: действительно, представить шефа жандармов эпохи Александра II в роли личного цензора Льва Николаевича Толстого или Федора Михайловича Достоевского было бы крайне затруднительно. Губернские жандармы, в свою очередь, оказались плохо подготовлены к противостоянию подпольным кружкам революционеров.

Возвращаясь к словам Михаила Каткова, стоит упомянуть, что в конце своей инвективы против III Отделения он вполне справедливо добавлял: «Оно имело смысл и могло в своем смысле действовать, когда было частью соответствовавшей ему системы». По большому счету система, о которой писал Катков, рухнула со смертью Николая I. III Отделению так и не удалось выкарабкаться из-под ее обломков.

Григорий Бибиков,
кандидат исторических наук

https: //историк. рф/ journal/ третье-отделение/

https://forumstatic.ru/files/001c/2c/84/82370.png